— Почему вы мне помогаете?

Вопрос давно уже зрел… Зрел, но озвучить я не была готова.

Сумасшествие, нервы на пределе.

Слова сами вырвались из меня, вместо человеческого спасибо.

Бесенок удивленно вздернул бровкой, а затем вдруг нервно ухмыльнулся.

Секунды молчания. Секунды раздумий.

Я выжидающе всматривалась ему в глаза.

Прости, но ответ мне слишком нужен, чтобы одуматься, чтобы просить свои слова обратно…

Тяжелый вздох.

— Для начала, потому что так просил Кайл.

По его лицу было видно, что признание далось с трудом.

— И зачем это ему? — не унималась я.

И снова невнятная ухмылка. Нервный смешок. Нервное сглатывание.

— Не знаю. Нам он еще не раскрылся. Хотя, — иронически улыбнулся, — Тут и думать особо не приходится. Ответ и так очевиден. Понравилась, видать.

— Он хотел меня заживо закопать, а теперь вдруг… понравилась?

— А ты еще не поняла? — удивленно вздернул бровями. Ступил шаг ближе. — Тот спектакль был для Поверенных. Если бы мы там с тобой сюсюкали, то лежать бы тебе в сырой земле, в той же яме, где и мы были.

Нервно сглотнула. Отступила шаг назад.

— Хорошо сыграли…

Или убедительно сыграл Кайл… Да так, что я до сих пор не верю в его добродушие. Не верю, вопреки своим чувствам, чувствам, зарождающимся к нему.

— Не один год тренируемся изображать то, что необходимо увидеть остальным. Так что… прости за такую жестокую реалистичность лжи.

Я не шевелилась.

Глаза в глаза.

И снова нервная усмешка на его бледном личике.

— Майя, перестань бояться меня. Я — хоть и не сахар, но все равно не причиню тебе вреда. Ни я, ни кто другой из наших. Давай, раздевайся и иди в ванную. А я пока схожу проведаю Грэма. Если что, кричи. Мы услышим, — многозначительно заморгал бровью Бесенок и, подбадривая, улыбнулся.

Милый, заботливый Шон. Красивые черты лица, но что-то отталкивало меня от него. Толи коварные огоньки в хитрых маленьких глазках, толи от природы злобно нахмуренные брови. Но от Бесенка "из коробки" в нем присутствовало все. Такой же маленький, проворный, быстрый, коварный, непредсказуемый интриган с постоянной ядовитой ухмылкой на лице.

С такими, обычно, сложно завести дружбу. Настоящую дружбу.

Сложно быть достойным, чтобы тебя не предали.

Но надеюсь, все же, это возможно.

Отступил шаг назад к двери.

— Да расслабься ты наконец-то. Все ужасное — позади.

Милая улыбка на прощание — и скрылся за дверью.

Минута тупого выжидания.

Я стояла посреди, казалось бы, просторной комнаты, тридцать на пятнадцать футов. Но огромная двуспальная кровать, двое кресел, большая барная стойка оставляли всего ничего для свободного пространства, для вольного передвижения.

Нехотя расстегнула куртку. Мою серую, грязную… куртку.

Бросила на пол. Не хватало еще вымазать белые простыни.

Сняла ботинки. Стащила теплый черный свитер Арчи. Стянула старые, грязные черные джинсы.

А вы ждали что-то другое? Сказав, что одежда моя была в прелестном виде, чистая, опрятная, приятно пахнувшая… Сказав именно так, мне бы пришлось соврать.

Ведь именно такая моя правда. Пусть и гадкая…

И прощения за нее просить не буду.

Прошло всего лишь полтора месяца… А я выгляжу, как настоящий бомж… Грязный, лохматый, дурно пахнущий урод… С черными мешками под опухшими, красными глазами. Расцарапанные, подранные синюшные руки. Земля под короткими, погрызенными ногтями. В общем, как дважды за день было сказано, я выгляжу как последняя… мразь. Затяганная мразь.

Слезы предательски подступили к глазам.

Щеки пекли от волнения, от сумасшествия… Или рьяного обсуждения. Горели уши.

Несколько торопливых шагов — и я забралась в ванную.

Горячая вода…

Она властно касалась моего тела, шаловливо обжигая, кусая, лаская…

В считанные минуты вся комната заполнилась дурманящим паром.

Тяжело дышать.

Голову разрывал тяжелый осадок дурного дня, истерических, нервных срывов.

Тело ныло от тупой, назойливой, постоянной боли.

Но тепло… Тепло было дороже физического покоя…

Я жадно вжималась в ванную, чтобы поскорее скрыться под заботливым бархатом нежного жара…

Минуты за минутами…

Умиротворение, расслабленность, спокойствие вливались мне в душу, смывая грязь былых переживаний…

Хотелось остаться здесь навсегда…

Раствориться, как хрупкий лед, как кусочек твердого сахара…

Хотелось, растаять и навсегда исчезнуть.

Я хотела больше никогда не отпускать этот покой, эту эйфорию, это счастье…

Из дурмана, из больных раздумий о забытьи вырвал меня стук в дверь.

Невольно дернулась, сжалась, пытаясь прикрыться от чужого взгляда. От стыда.

Но дверь не отрылась, а вместо этого послышался голос Шона.

— Мэтью принес и для тебя одежду. Я оставлю ее на кровати.

— Спасибо, — сердце колотилось, билось внутри, словно рыба об лед. Я едва смогла выдавить из себя это короткое слово…

— Да не переживай ты так. Ухожу я уже. Расслабься, — послышался добродушный смех…

Секунды тишины…

Заветный щелчок замка двери.

И снова я одна…

Одна? Или только кажется?

Минуты сомнений. Минуты выжидания. Но в ответ была лишь тишина.

Одна.

И снова я легла в ванной.

Снова погрузилась в тишину и безумие нежного тепла.

Снова отдалась на растерзание мечтам… и грезам.

Прошло еще где-то около получаса, как я окончательно взяла себя в руки, как вылезла из ванны, завернулась в полотенце и вышла в комнату.

На кровати лежала, казалось, огромная (раза в два больше моей прежней), надутая от пуха, черная куртка, с мехом на капюшоне.

А вот черные зимние, с начесом внутри, джинсы. Теплый вязаный черный свитер. Новые ботинки, с мехом внутри. Тоже черные.

Черные шерстяные носки.

БЕЛАЯ длинная хлопковая футболка.

Забавный контраст…

Черное нижнее белье.

Белье…

Я невольно покраснела…

Да уж, лучше на эту тему не рассуждать. Не думать, как этот Мэтью выбирал для меня эту часть гардероба.

Обернулась…

Моей старой одежды уже нигде не было…

Хорошо, что в карманах ничего столь важного…

И снова взгляд на обновки.

Тяжелый вдох.

Нервно сопя, тихо скрипя зубами, я спешно натягивала на себя новую одежду. Лишь бы успеть до того, как кто-нибудь вернется. Лишь бы успеть одеться прежде, чем меня застукают в голом виде…

Стыд. Смущение. Даже ведя такую ужасную жизнь, как бездомные скитания, эти два чувства ни на секунду меня не покидают.

В силу воспитания, или от природы, стыд и смущение были вечными моими спутниками, чертами, которые я так рьяно ненавидела… и глубоко уважала. Только так я чувствовала, видела, что еще не растеряла остатки своей человечности. Правильности… Нормальности…